ПЕРВЫЕ ДНИ ВОЙНЫ (Рассказ ветерана)

Про Великую Отечественную войну написаны горы книг и отсняты сотни кинофильмов. Эта тема, вы­зывавшая во второй половине XX века живой интерес у большинства советских людей, теперь, кажется, теряет свою остроту и актуальность. Практически не осталось в живых участников и свидетелей тех собы­тий, а молодому поколению эта война уже кажется такой же далё­кой, как и война с Наполеоном. В детстве и юности у времени иная протяжённость, и всё, что было до твоего рождения, воспринимается как «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...». Но по мере взросления ты начинаешь явственно ощущать, как время сжи­мается, уплотняется и ускоряется. Тогда приходит понимание быстро­течности жизни вообще и одновре­менно - исторической близости, ка­залось бы, давно прошедших собы­тий... К чему я всё это говорю? А к тому, что никакие книги и фильмы никогда не заменят то переживание, тот живой нерв сопричастности, что присутствует в рассказах непосред­ственных участников событий. Вот и я, будучи в детстве большим лю­бителем книг и фильмов про войну, всегда находил рассказы отца на­много интереснее любого фильма. Потому что я знал, что он рассказы­вает правду про войну, а в книжках и в кино не поймёшь, где правда, а где вымысел. Но особенно я любил слушать рассказ отца о первых днях войны. Как война начиналась для него? Вот этот рассказ от лица моего отца я и привожу в том виде, как его запомнил.

1940 году я закончил учёбу в Днепропетровском ин­ституте инженеров желез­нодорожного транспорта и меня должны были призвать на один год в армию. Но надо же было так слу­читься, что в день призыва я попал с приступом аппендицита в боль­ницу. Аппендицит мне благопо­лучно вырезали, но пока я лежал в больнице, всех моих однокурсни­ков уже призвали в армию и отпра­вили в воинские части, располо­женные на возвращённых террито­риях — в Западной Белоруссии и на Западной Украине. Я был очень расстроен, так как, во-первых, мне предстояло теперь служить одному, без друзей, а во-вторых, все знали, что в западных областях жизнь на­много цивилизованней, чем у нас. Но делать нечего, я попал в учеб­ный полк в г. Мичуринск Тамбов­ской области. Там нас, выпускни­ков железнодорожных институтов из Москвы, Ленинграда и Днепро­петровска, приучали к воинской дисциплине и порядку. А в мае 1941 года нас вывезли в Гороховецкие лагеря, что располагались в Горьковской области. Всех выпускни­ков ВУЗов свели в одну роту, которую начальство сразу назвало "умной" и поставило над нами командиром старшину Проценко, с четырьмя классами образования, но богатым опытом воспитания та­ких великовозрастных "умников". Как он нас дрессировал, как гонял по плацу до полного изнеможения, это отдельный рассказ... Но вот в конце второй декады июня всех нас (около тысячи человек) посадили в эшелон и отправили на запад. 21 июня 1941 года, в субботу, мы при­были на станцию Вапнярка. Это крупная узловая станция в Винниц­кой области на границе с Молда­вией. Когда мы выгрузились из ва­гонов, я на станции увидел своих бывших однокурсников, которые были призваны в армию в 1940-м году на неделю раньше меня и слу­жили в Западной Белоруссии и на Западной Украине. Они прибыли на Вапнярку за пару дней до нас и уже успели обустроиться. Все же­лезнодорожные полки с Западной Украины и Западной Белоруссии были там. Мало того, привезли даже железнодорожный корпус с Дальнего Востока.

Когда мы приехали, нас пере­грузили в вагоны состава, что стоял на узкоколейке и по ней повезли до старой границы — к селу, что рас­полагалось километрах в десяти от города Ямполь-на-Днестре. При­были мы на место к вечеру. Раски­нули палатки. Нас же тысяча чело­век приехала. Это сто палаток по десять человек. Мы свою палатку быстро поставили и решили прой­тись по окрестностям, оглядеться, пока остальные ещё ставят. Стар­шина нас отпустил. Хоть и поздно уже было, но солнце ещё даже не село — самая короткая в году ночь наступала. Вышли мы на высокий берег Днестра. Красота! Полюбо­вались мы речными просторами и видим, недалеко ДОТ стоит. Тут ведь граница старая проходила до 1940-го года. Мы подошли поближе.  Глядим, какой-то солдат штукату­рит этот ДОТ. Я его спрашиваю:

Что ты тут делаешь? Зачем ДОТ штукатуришь?

А сказали, что будут в этих ДОТах устанавливать вооружение. Вот мы и готовим.

Ты представляешь, это разговор вечером накануне начала войны.  Мы ещё тогда посмеялись: и кому это взбрело в голову такой приказ отдать — ДОТы вооружать на ста­рой границе? Ведь нас учили, что если война и будет, то только на­ступательная, на вражеской территории. И наше прибытие сюда луч­шее тому подтверждение! Нам было абсолютно ясно, что мы нака­нуне больших событий.  Но что со­бытия начнутся буквально через четыре-пять часов и совсем не так, как нам представлялось, мы и по­мыслить, конечно, не могли. На об­ратном пути мы услышали в небе над нами далёкий, характерный жужжащий звук авиационного мо­тора. Задрав голову, я увидел вы­соко в небе самолёт. Разглядеть, что это за самолёт, на такой высоте было трудно. Он покружил над на­шим лагерем и полетел дальше.

Вернувшись в лагерь, мы по­ужинали сухим пайком, так как по­левая кухня нас ещё не догнала, и легли спать.

Утром 22 июня нас как обычно разбудил горнист, и мы пошли на речку мыться. Так как день был вос­кресный, никаких занятий с утра не планировалось. Мы обустраива­лись в палатке, ожидая запазды­вающий завтрак. Полевая кухня подъехала только после одинна­дцати часов утра, когда мы уже по­рядком проголодались. Получив, наконец, по порции каши, куску хлеба с маслом и кружке чая, мы с друзьями пошли на берег речки, чтобы позавтракать, любуясь заднестровскими просторами. В это время мы услышали гул самолётов и увидели большую эскадрилью, ле­тящую в юго-восточной части неба. Но самолёты были на таком рас­стоянии, что определить их тип было невозможно. Тут кто-то вспомнил, что под утро уже слышал такой же далёкий гул самолётов. Очевидно, у летчиков начались уче­ния, решили мы и приступили к завтраку. От лагеря мы сидели мет­рах в двухстах. И вот, только мы на­чали есть, как вдруг кто-то из ребят говорит:

- Смотрите, в лагере что-то происходит.

Я оглянулся  и  увидел, что народ сбегается к репродуктору, висящему в центре лагеря на столбе. А через пару минут из толпы выбежал наш старшина и побежал к нам. При этом он как-то странно махал руками и что-то кричал на ходу. Какой-то острослов даже успел отпустить шутку в адрес старшины, но когда старшина прибли­зился, я услышал, что кричит он только одно слово:

— Война! Война!

Мы переглянулись, не понимая, шутит старшина над нами или нет. Но лицо у старшины было такое озабоченное, а в глазах читалась та­кая тревога, что всем стало понятно — он не шутит! Аппетит пропал сразу и не только у меня, а у всех. Я посмотрел на ребят и поразился, какие у всех вдруг стали лица. Та­ких, не просто бледных, а зелёных лиц я больше никогда ни у кого не видел за все годы войны. Наверное, у меня вид был не лучше. Подбе­жавший старшина приказал нам немедленно возвращаться в распо­ложение полка и ждать дальнейших команд. Так как аппетит у всех сразу напрочь пропал, мы повыки­дывали кашу из мисок, ополоснули их в реке и молча пошли в лагерь. Ни у кого не появилось желания сказать хоть слово. Так, молча, мы и вернулись.

Через какое-то время нам при­казали брать лопаты и строиться. Мы построились и пошли на тот са­мый берег, где каких-то пару часов назад беззаботно любовались пано­рамой степей и перелесков. Но это было как будто в другой жизни... Нас поставили рыть окопы на вы­соком берегу. А в это время немцы уже захватили аэродром у города Рыбница, что находился километ­рах в пятидесяти юго-восточнее нас и с этого аэродрома их самолёты со­вершали всё утро бомбовые удары по Виннице и другим ближайшим  городам. Их-то гул и был слышен с утра, и это их мы видели на горизонте. А тот самолет, что вечером кружил над нашим лагерем, очевидно, был немецкий разведчик, так называемая "рама"

В лагере мы пробыли еще двое суток, занимаясь рытьём окопов. А на третьи сутки прибыла стрелко­вая дивизия, занявшая линию обо­роны в отрытых нами окопах. Нас же опять погрузили в вагоны и по узкоколейке привезли на станцию Вапнярка. На Вапнярке мы уже не застали ни одной железнодорож­ной части. У коменданта станции я спросил:

А где наши солдаты, желез­нодорожники?

Так всех отправили по своим частям. Все уехали — кто в Бело­руссию, кто на Западную Украину. И вы сейчас в свою часть поедете.

А зачем?

Там формируются бригады, которые на фронт поедут.

Но тут же были и с Дальнего Востока части. А их куда?

Эти не знаю, куда поехали. ...А теперь зададимся вопросом, зачем командование собрало столько железнодорожных войск в одной точке, недалеко от румын­ской границы? С Украины и Бело­руссии прибыло около десяти ты­сяч человек, плюс нас тысяча, да две-три тысячи с Дальнего Востока. Зачем нас всех собрали? И почему именно на это место? Ответ очеви­ден. Сталин наверняка знал о под­готовке Гитлера к нападению на Советский Союз. И решил упреж­дающим ударом захватить в Румы­нии нефтяные разработки, тем са­мым предотвратив возможность на­падения Германии на нас. Ведь из­вестно, что практически вся немец­кая авиация, бронетехника и авто­мобили работали на горючем, вы­рабатываемом из румынской нефти. Успей Сталин отрезать Гит­лера от румынских нефтяных про­мыслов, и вся военная машина Гер­мании тут же встала бы. Но Гитлер сыграл на опережение...

С Всеволодом Шишкиным в конце войны.

Ты можешь спросить меня, а причём тут железнодорожные вой­ска? Объясняю. У нас железнодо­рожная колея имеет ширину 1524 мм, в европейских же странах стан­дарт другой — колея более узкая, 1435 мм. А железные дороги — это артерии наступающих армий. Зна­чит, для того, чтобы вслед за войсками без задержки шли эшелоны с боеприпасами, техникой, продо­вольствием, надо колею расширять. Мало того, надо все станции захва­тить. А если противник начнёт станции бомбить, что немцы, кстати, с первых же дней войны и делали, надо быстро восстанавли­вать пути, стрелки, мосты. И одно­временно надо строить запасные объездные пути вокруг всех узло­вых станций и крупных городов, причём строить быстро. Вот для чего столько нас нагнали отовсюду, - чтобы можно было сразу решать все эти задачи...

Но после нападения Германии военно-стратегическая ситуация на границах резко изменилась, не­обходимость в нас отпала и всех срочно отправили обратно по своим местам постоянной дислока­ции. А чем все кончилось? Те ча­сти, что дислоцировались в Запад­ной Украине, все мои друзья-однокурсники попали в плен к немцам. Почему? Им давали команду эва­куировать станции, то есть всю ап­паратуру со станций убирать, чтобы немцы не могли воспользо­ваться, и минировать мосты. Пока они этим занимались, немцы бы­стро продвигались по шоссейкам и перекрывали нашим пути отступ­ления. Так они оказывались в окру­жении. А оружия им не положено было иметь. Мы же инженерные войска. В случае чего и отстрели­ваться нечем было. Вот и всё, и весь ответ...

Мы так и не смогли уехать в эшелоне — немцы его разбомбили, и мы 300 километров «пешедра­лом - отступали от этой самой ста­рой границы. Наша кухня полевая опять потерялась, и мы ели, что придётся. Кто ослабел, кто ноги себе стер — многие отстали и про­пали во время этого перехода. И меня в один из дней так скрутило — сердце прихватило, что я сва­лился там, где шёл, на лесной до­роге. Хорошо, друг мой, Всеволод Шишкин, на очередном привале увидел, что меня нет. Он вернулся, нашёл меня, забрал всю мою аму­ницию и помог мне дойти до своих. А так бы я точно пропал. Мы со Всеволодом ещё на военных сборах после пятого курса в Гороховецких лагерях познакомились и подружи­лись. Он заканчивал МИИТ, а я ДИИТ. А в 41-м нас судьба вновь свела в тех же лагерях. С тех пор мы так друг за дружку и держа­лись. Он меня не раз спасал во время того похода, и я помогал ему. Бывало, что одну шинель под себя стелили на землю, а второй укры­вались, последний сухарь пополам делили. Так и дошли до места на­значения — пункта переформиро­вания. Тут нам пришлось рас­статься, так как попали мы в рез­ные части. Но потом ещё во время войны мы встречались пару раз. А после войны мы опять встретились и с тех пор так и дружим все годы до сего дня, хоть нам обоим уже и под девяносто.

Влад ИВИНСКИЙ

"Рыбинская среда" №5 (108) Май 2013 г.