Почему она стала такой?

Любови Ивановне Мазиковой – восемьдесят лет. На закате жизни  она встретила неблагодарность, обман и зло от самого близкого и любимого человека – от дочери. Любовь Ивановна не может понять и пережить этого. И постоянно возвращается к вопросу – почему дочь так поступила с ней?

- Она же была хорошая! – твердит мать – Я же ее учила хорошему. Приучала к труду, воспитывала в честности. Она у меня с детства на огороде работала. Я ее научила шить, она в четырнадцать лет сама себе шила. О героях мы читали, «Как закалялась сталь»  у нас была настольная книга. Она в молодости была честная, добрая – откуда же в ней теперь это? Откуда взялась жадность, жестокость? Почему она со мной так безжалостна, ведь я ее любила, всегда помогала?

Любовь Ивановна прожила свою жизнь трудно. Двух детей, сына и дочь, поднимала одна. Муж бросил их, когда дети были совсем маленькими. Бросил, чтобы уже больше не появиться. Детство и молодость Любови Ивановны пришлись на тяжелые военные и послевоенные года.

Вот как рассказала об этом она сама. Ее рассказ был ярок,  жив, насыщен интересными подробностями. Он словно возвращал в те года, когда молодая Любовь Ивановна боролась с послевоенной нищетой,  спасала семью от голода, вместе со своим  народом трудилась и поднимала страну из разрухи. Никаких нелепостей, странностей, противоречий в ее повествовании не было. Особо отмечаю это, так как ее дочь пыталась объявить Любовь Ивановну невменяемой и установить над ней опеку.

                    ***

- Я родилась в тридцать втором году в городе Тавда Свердловской области. Город в два раза меньше, чем Рыбинск. В то время там была развитая промышленность, действовали многие предприятия. Был огромнейший фанерный комбинат, лесокомбинат. Гидролизный завод был построен в начале войны – там производили спирт для госпиталей и военных больниц. Был и механический завод, на нем делали прицепы на экспорт. В перестройку все эти предприятия рухнули. Некоторые закрылись сразу, другие еще несколько лет тянули. Последний, фанерный комбинат, погиб полтора года назад.

Но тогда, во времена моего детства, Тавда быстро росла и развивалась, строились дома и предприятия. Из поселка Тавда превратилась в город. Я помню это. Мне было четыре года, и в парке висели плакаты, что Тавда получила статус города. До этого, как я говорила, был поселок.

Родители приехали в Тавду из деревни Смолино. Там началась коллективизация. Отец и мать не хотели вступать в колхоз, и брат отца позвал их к себе. Здесь они первое время жили в бараке для рабочих. Намучились с четырьмя детьми. Потом дали от государства домик. Но родители хотели иметь хоть маленькое, но свое жилье.  Поэтому купили домик у реки. Думали – у реки будет хорошо. Оно и в самом деле было хорошо до войны. Но в войну начало страшно топить. Бомбы падали, взрывали, жгли, все  плотины были разрушены. Поэтому и топило. Огород все время был под водой. Я ни одной картошинки не видела с этого огорода. Мы голодали…Часто и сами спасались на крыше. У нас был сделан плот из бревен. Проволока перетянута с одного берега на другой – стояли на плоту и перебирали руками по проволоке. Так и передвигались. И на работу так ездили. Потом купили лодку.

Голодали страшно. Подростки и даже дети моего возраста старались устроиться на работу. Если не деньгами платили – то хоть кормили, или какую-нибудь еду да давали домой. Можно было поесть и подкормить младших братьев и сестер.

Я пошла работать с девяти лет. В соседней деревне Беляничное был огород, на нем выращивали овощи для фронта. Школьники помогали на огороде, копали, сажали овощи. Вот там я начала работать в девять лет.

И вот что запомнилось на всю жизнь. Нас кормили там сайками. Привозили сайки и давали нам. Раз как-то учительница говорит:

- Не хватает на всех саек.  Надо кого-то отправить назад. Вот эту маленькую девочку – и показывает на меня. А Иван Иванович, наш физрук, сказал:

- Вы что – это же Люба Зыкова! Смотрите, как она работает!...Нет, ее нельзя отправлять.

Спасибо, заступился. Дали мне эту сайку, не отправили…Я ведь голодная, нас топило, картошка не росла. Как вспомню этот случай, слезы в горле…Всю жизнь его вспоминаю и молюсь за него.

Потом, через время мы с подругой пошли устраиваться  на лесокомбинат. Все равно кем, лишь бы взяли.  Начальник говорит:

- Не могу вас взять на работу, вам еще нет  четырнадцати. Будет  четырнадцать, тогда приходите. Через несколько месяцев нам исполнилось четырнадцать, и мы стали работать в цехе деревообработки. Убирали опилки, помогали женщинам грузить вагоны. Потом я работала подручной на драночном станке, потом драночницей. Доски на станке распиливали на такие узкие дранки. Говорили, что они для фронта. А вскоре война кончилась.

Построили новый цех, тарный. Там я работала станочницей, на рейсмусе строгала пленку для табуреток. В восемнадцать лет перешла в электроцех обмотчицей. Ремонтировала двигатели, участвовала в ремонте турбины.

 Начальник электроцеха  мне сказал: научишься на столб  лазить – станешь электриком. Теорию к тому времени я всю сдала. Я и стала в обеденный перерыв учиться лазить на столб. Надену когти – и залезаю. Девчонки-обмотчицы снизу стоят, смотрят. Я спрашиваю – девчонки – ну как? Они говорят – хорошо у тебя получается, быстро. Я пошла к начальнику – ну вот, научилась залезать на столб. Он тоже посмотрел, как я залезаю – и сделал меня электриком четвертого разряда при сушильном цехе. Там я работала, пока электриков не сократили. А после этого закончила курсы химиков – лаборантов, и все оставшееся до пенсии время была химиком-лаборантом, сперва на электропоезде, а потом в ТЭЦ. С ТЭЦ и ушла на пенсию.

         ***

Так складывалась трудовая биография Любови Ивановны. А семейная жизнь? В ней тоже было мало праздников и много труда.

- Муж забирал у меня каждый месяц деньги, хотел купить машину. Машину купил – а нас выгнал. Андрею был год, а старшей, Ларисе – три года. Муж навесил на все двери в доме замки (дом был его) – и пропал. Я три дня простояла с детьми возле заколоченного дома, потом ушла к родителям.

Детей поднимала одна. Первое время было так трудно, что и вспоминать больно. В ясли детям нечего было надеть. Хорошо, что раньше научилась шить и купила швейную машину.  Страна к тому времени оправилась от военной разрухи. Стали продавать ситцы. Я покупала ситцы, и шила и детям и себе. Все сама шила, даже пальто.  И дети были одеты не хуже других. Мне говорили – ведь тебе же трудно, отдай детей в детский дом. Я и слышать не хотела: Нет! Не отдам. Сама подниму! И подняла…Отец так и не заявился ни разу. Ничего не давал, и алиментов я с него не требовала. Я ему благодарна, что хоть не появлялся, не тревожил детей… Им я сказала, что отец уехал на север  и там работает. …Как-то раз едем в поезде, а там военный парень едет домой. И слышу, мой Андрей спрашивает – можно, я вас буду папой звать? И я  тогда поняла – как ему хочется называть кого-то папой, как ему нужен папа. И я тогда надела фуражку, штаны надела.  Стали мы с сыном валенки чинить. И я ему сказала:

- Андрюша, давай я буду твоим папой, и будем валенки чинить. Ты будешь варить дратву, смотри, чтоб дратва была крепкая.

И он варит, окунает дратву в вар, и все спрашивает:

- Папа, холосо? Папа, холосо?

А потом я вырезала из журнала моряка, повесила на стену и говорю: Андрюша,  вот твой папа. Он моряк на Дальнем Севере. Он все смотрел и радовался…

          ***

Любовь Ивановна сама шила, чинила обувь.  Своими руками, без посторонней помощи (если не считать помощь двух маленьких детей) построила дачный домик.

Она не берегла сил, не жалела себя.  Все – ради детей. Дети здоровы, одеты не хуже других, растут красивыми, добрыми, трудолюбивыми – и другой награды не надо.

      ***

- Я специально забирала Андрюшу из садика, говорила воспитательнице – он мне нужен на даче, будет мне помогать. А чем может помочь трехлетний ребенок? Я просто хотела приучать его к труду. Наточила ему железку - рыхли землю, сынок, ягодок будет много! Он старается: мама, так?...Они у меня оба с малых лет привыкли к труду. Учились хорошо. Оба закончили детскую музыкальную школу. Лариса потом уехала в Тобольск, закончила музыкальное училище. Когда я на выпуске приехала помочь ей с вещами, то учитель спросил: Вы Ларисина мама? Спасибо за дочь. Она очень трудолюбивая, хорошо, что вы ее так воспитали. Я прослезилась…В 1985 году Лариса вышла замуж и стала жить в Рыбинске.  Попросила купить им мебель: спать не на чем.  Я собрала деньги и сразу приехала к ним. Купила им мебель. Купила швейную машинку…

           Так шло время. Любовь Ивановна радовалась успехам своих детей. Ее сын закончил военную академию и работал юристом. Лариса жила в Рыбинске, преподавала музыку. Любовь Ивановна всегда старалась помочь и дочери, и сыну.

А между тем, приближалась старость. Силы начали уходить. Любовь Ивановна стала думать – где и с кем скоротать последние годы жизни? А о чем тут думать? В Рыбинске живет родной человек, милая, любимая дочь. Там семья дочери – зять и внучка, тоже родные люди. Там, рядом с дочерью и внучкой она и проживет свои последние годы, будет помогать, чем может. А они тоже о ней позаботятся и согреют ее старость.

Так решила Любовь Ивановна. И стала высылать дочери заработанные и скопленные деньги. Выйдя на пенсию и спасаясь от перестроечной нищеты, Любовь Ивановна стала предпринимателем.  Когда-то построенный ею гараж превратила во что-то вроде склада. Люди везли к ней в гараж ягоду, лесные орехи – все, чем одаривала природа края. А она находила покупателей. Расплачивались с ней хорошо. За несколько лет у нее накопилась немалая сумма. Частями она эти деньги выслала дочери в Рыбинск. Высылала она деньги, чтобы потом, приехав, купить здесь квартиру и жить рядом с дочерью. Наконец продала квартиру в Тавде и деньги тоже отослала Ларисе. Предварительно она отправила ей контейнером все свое имущество . А вслед за этим приехала и сама в Рыбинск.

Сразу по приезде она была ошеломлена такими новостями. Оказывается, на высланные деньги Лариса еще полгода назад купила квартиру, оформив ее на себя и на своего мужа, и сдавала ее квартирантам.  После приезда матери она отказала квартирантам и пустила мать жить в купленную на ее деньги квартиру – но отказалась перевести квартиру в собственность Любови Ивановны. Снизошла лишь до того, что написала расписку: мол, квартиру я купила на мамины деньги, и обещаю, что не выгоню ее из этой квартиры.  А, кроме того, прописала мать как квартиросъемщицу. Оставшиеся после покупки квартиры деньги Лариса долго не хотела отдавать. Отдала через четыре месяца, и то лишь частично. И наконец, выяснилось, что родственники, получившие контейнер с имуществом Любови Ивановны – обворовали ее. Она не обнаружила ни одной кастрюли, ни одной сковородки, топора, ножовки, и других вещей.  В ответ на просьбы вернуть хоть одну кастрюлю и одну сковородку, дочь выгнала Любовь Ивановну из своего дома и не велела ей больше приходить.

Любовь Ивановна не понимала ничего. Как дочь могла так поступить с ней? Почему так заплатила ей за доверие? Этого Любовь Ивановна не понимала, но понимала одно – ее мечты скоротать последние годы жизни  рядом с любящей дочерью, в заботе и ласке, рухнули. Дочери она не нужна, ей нужны лишь материны деньги и квартира. Ее Лариса стала  жадной, безжалостной женщиной. А если так, то в Рыбинске Любови Ивановне нечего делать. Она уедет в Тавду, где у нее друзья, где живет сын. Но сначала нужно продать квартиру – квартиру, купленную дочерью на ее деньги. А для этого нужно оформить ее в свою собственность.

Все слезные просьбы Любови Ивановны были втуне.  Лариса не хотела выпускать из рук квартиру. Мать просила зятя. Зять, Геннадий Андронов, оказался не великодушней своей жены и отвечал на слезы тещи молчанием. Тогда Любовь Ивановна, потеряв надежду договориться с родственниками миром, подала в суд. У нее было доказательство, что квартира куплена на ее деньги – расписка Ларисы Андроновой. И Любовь Ивановна, надеясь на это, подала в суд.

Дочь ничего не сказала. А накануне суда привела домой к матери врачей-психиатров. И указывая на мать, стала кричать, что она невменяема, и требовать, чтобы ее забрали в психиатрическую больницу.

- Я перепугалась, вся похолодела – рассказывает Любовь Ивановна – Я ведь одна, они что хотят могут сделать. Думаю – вдруг схватят теперь и потащат. Врачи смотрели на меня, ничего не говорили. Я немного совладала с собой. Показала на дочь и сказала врачам:

- Они грабители! Их в тюрьму надо. Ограбили меня, а теперь хотят выставить сумасшедшей. Врачи ничего не сказали, ушли.

Не сумев с ходу отправить мать в психбольницу, Лариса сделала еще одну попытку. Она подала в Рыбинский городской суд заявление с просьбой признать ее мать недееспособной по причине ее  якобы психического заболевания.

Вот выдержки из этого заявления:

«…Она на меня с мужем обратилась с заявлением в Рыбинский городской суд о взыскании с нас денег за квартиру, которая была куплена нами для нее и в которой она проживает в настоящее время (Но ведь она вас не уполномочивала покупать ей квартиру. Квартиру она сама собиралась себе купить, а вам высылала деньги на хранение. А вы купили квартиру, как вы утверждаете «для нее» - без ее ведома, без ее согласия, и вдобавок, как оказывается – в свою собственность).

«В настоящее время она вновь обратилась в суд с исковым заявлением по поводу этого же вопроса и хочет перевести квартиру на себя, причем ведет себя странно и объяснить мне и моему мужу не может, зачем она обратилась в суд с исковым заявлением».

Что же тут странного, Лариса Николаевна? Что странного, если ваша мать хочет оформить в свою собственность квартиру, которая, как вы сами признаете – куплена на ее деньги? И что значить – не может объяснить, зачем обратилась с исковым заявлением? Вы же сами говорите – обратилась с заявлением, чтобы оформить квартиру на себя? Что вам еще нужно объяснять?)

Вот что ответил суд на это заявление.

В судебном заседании установлено, что по психическому состоянию здоровья Мазикова Л.И. понимает значение своих действий и может руководить ими, адекватно ведет себя, правильно понимает поставленные вопросы и отвечает на них.

Заявителем не предоставлено доказательства наличия у Мазиковой Л. И. психического расстройства, необходимости в постоянном уходе и опеке над ней. Ссылка на постоянные претензии со стороны Мазиковой Л. И. к их семье, в том числе путем подачи заявлений в правоохранительные органы и в суд, является несостоятельной, поскольку свидетельствует не о психическом расстройстве, а о желании защитить свои права, которые, как считает Мазикова Л. И., нарушены заявителем и его представителем.

 «Суд решил: отказать Андроновой Ларисе Николаевне в удовлетворении заявления о признании недееспособной Мазикову Любовь Ивановну»

При обилии несправедливых и абсурдных судебных приговоров в наше время такое здравое и справедливое решение суда радует. Дочь не смогла упечь Любовь Ивановну в психбольницу или взять ее под опеку, чтобы спокойно распоряжаться квартирой. Слава богу. Рана, нанесенная дочерью, и так тяжела. Обмануто доверие, предана любовь, зачеркнута вся жизнь, которую Любовь Ивановна посвятила детям. И она по-прежнему не может понять: что случилось с дочерью? Почему она так поступила?

Валентина Янева