Прощай, мой брат
Рассказ
Я сидел у окна и смотрел в темноту. Внизу, в окне какой-то машины, вспыхивал и гас синий огонек. Это было так красиво. Я стал смотреть. Я смотрел и думал - как это красиво, и думал, как было бы красиво, если бы вместо звезд были вот такие огоньки, если бы все небо было в синих огнях... Но потом я увидел, что огонек мигает как-то глупо, как-то одинаково, как заведенный. Мне стало неинтересно, и я перестал смотреть на него....То ли дело звезды. На них можно смотреть и смотреть. Они не мигают - а мерцают. Они загадочные.... Они мне что-то говорят, только я не понимаю, что. Но я точно знаю, что когда-то я понимал, и мне все кажется, что если я очень постараюсь - то опять начну понимать.
А красивое слово - мерцают, правда? Я его в одной взрослой книжке прочитал. Я с четырех лет читаю, и все мамины знакомые очень удивляются, говорят: вундеркинд! А я сам не знаю, как я начал читать. Начал -и все.
Я люблю читать. Но больше я люблю сам о чем-нибудь думать. Мама считает, что я думаю слишком много, она часто мне говорит: "Что ты, Артемка, все думаешь? Тебе в твоем возрасте надо прыгать, бегать, играть." Или: "Что ты, Артемка, опять сидишь скучный? Пойди поиграй с ребятами"
Мне не очень интересно играть с ребятами. Они все младше меня. Не по возрасту, по возрасту некоторые даже старше - просто я знаю, что они - дети, а я - взрослый...Наверно, я так повзрослел в те вечера, когда сижу как теперь и жду маму...Я часто вечерами жду маму, у нее такая работа. Сначала она боялась оставлять меня одного, как будто я такой дурак - выпрыгну из окна, или возьму спички и нарочно что-нибудь подожгу, и все оставляла меня у соседки, тети Сони. Теперь мама знает, что меня можно оставить одного, что я ничего не подожгу и не суну пальцы в розетку... Тем более, что я уже хожу в школу. Вообще-то мне в школу надо через год, но маме сказали, что раз я такой на редкость развитой, то можно с пяти лет. И теперь я хожу в школу. Я не очень люблю туда ходить. Я все, что надо, делаю, пишу, считаю, учу наизусть - но мне не очень интересно. То, что я сам знаю и думаю, намного интереснее.
Но мама поняла, что меня можно оставлять одного, и перестала отводить к тете Соне. И теперь я часто вечерами сижу вот так и смотрю в окно, и жду маму.
Я стал думать о маме. Мама у меня красивая. Глаза у нее - как дождь, как зеленые листья под дождем - весело становится, и хочешь, чтобы дождь лил, и лил, и сверкал.
Ходит мама почти все время в брюках, у нее такая работа, она много ездит по делам своей фирмы. Поэтому у нее много всяких брюк. Но я больше люблю, когда она надевает платье. Недавно она надела розовое платье, и я на нее так смотрел, что мама засмеялась и хлопнула меня по подбородку:
- Закрой рот! И не надо так на меня таращиться!
Но что мне делать, если она была такая красивая. .. Я снова стал смотреть за окно и стал думать - придет мама одна - или с дядей Костей?...Дядя Костя - это мамин друг. А до этого был дядя Игорь, а еще раньше - дядя Кирилл... Это мама так говорит - друг, а на самом деле он - ее любовник. Я знаю, это так называется. В первый раз, когда когда к нам пришел дядя Костя, мама сказала, чтоб я шел спать, и я пошел в свою комнату. Но я не спал, из маминой комнаты доносились какие-то странные звуки. Никогда еще мне не было так страшно. Мне было страшно, и жалко маму, я хотел ей помочь, и было стыдно. Наконец я не выдержал, открыл дверь и вошел в мамину комнату. Я увидел что-то такое непонятное и страшное - что выбежал в прихожую, потом на лестничную площадку, и побежал вниз по лестнице. Я убежал в другой подъезд и просидел там до утра. Когда я вернулся, мама плакала и говорила, что я нехороший мальчик, что еще бы немного - и они стали бы звонить в милицию. Она говорила, что я обидел дядю Костю, что дядя Костя хороший, что он будет мне покупать шоколадки. И дядя Костя в самом деле приносил шоколадки, и говорил: "Привет, Артем! Ну как дела?", и здоровался со мной за руку. Но я все равно ненавидел, когда он к нам приходил, и каждый вечер боялся, что мама вернется не одна , а с дядей Костей. В такие вечера я лежал в кровати и закрывался одеялом, чтобы не слышать звуки из маминой комнаты. Но я все равно слышал, и плакал. Мне казалось, что над мамой делают что-то плохое и страшное, и я не могу ей помочь - потому что она сама так хочет.
Я об этом думал, и поэтому, наверное, не заметил, как в окно шагнул мальчик. Я увидел его, когда он уже стоял на подоконнике и смотрел на меня.
Мы живем на десятом этаже. И поэтому, конечно, сперва я подумал, что это - привидение. Но я не испугался. Я никогда не мог понять, почему люди пугаются привидений, и когда читал об этом в книжке, всегда удивлялся...А потом почему-то мне стало казаться, что это не привидение... Со мной что-то странное стало происходить. Как будто у меня в сердце заиграла маленькая скрипка, так тихонько-тихонько, ка будто старалась не мешать, и так было хорошо, и так грустно...Я как будто что-то вспоминал, вспоминал - и не мог вспомнить.
Мальчик уже слез с подоконника и стоял рядом. Он был или чуть постарше меня, или чуть помоложе, а скорее всего, ему было столько же, сколько и мне. Он был и похож на меня и непохож. Такой же худой, волосы как солома, а глаза такие - как будто я сам на себя из зеркала смотрю...Но у меня в глазах никогда не было столько печали. Не знаю даже, что должно случиться, чтоб в глазах была такая печаль. Я иногда грущу и жалею маму, но у него в глазах была такая печаль, словно он жалел и грустил обо всех на свете...Он был странно одет - рубашка до колен, под рубашкой - голые ноги... И он смотрел на меня...
- Кто ты? - спросил я.
- Я твой брат - сказал он.
И я вдруг понял - что это правда, что он вообще не может сказать неправду. Он смотрел грустным, прямым и серьезным взглядом... Но я все-таки сказал первое, что пришло на язык:
- У меня нет брата.
- Я твой брат - повторил он - Я должен был родиться через полгода. Но я уже не рожусь.
- Почему?
- Потому что твоя мама...и моя мама - он опустил голову - она не захотела, чтобы я родился. Вчера она пошла к врачам - и они меня убили. И я уже не рожусь... Меня назвали бы Димой, и мы были бы очень похожи.
Он говорил как-то просто, обыкновенно, только в глазах была такая же печаль.
А для меня все отодвинулось, все ушло куда-то далеко. Стало так пусто, как будто мы были не в комнате, а где-то среди звезд, и со всех сторон во все концы продувало сквозняком.
- Зачем она это сделала? - спросил я. Он не ответил.
- Зачем она это сделала? - опять спросил я, и он опять не ответил. Только маленькая грустная волна прошла от бровей к волосам, а глаза стали еще светлей.
Я смотрел на него и все больше узнавал себя. Да, это был мой брат Дима, который уже не родится. И я знал, что сейчас я его потеряю навсегда, что он уйдет, и я его больше не увижу.
- А почему ты пришел ко мне? - спросил я сжавшимся горлом. Мне уже было все равно, о чем спрашивать, я только ловил мгновения перед разлукой.
- Я пришел попрощаться...потому что тебе будет трудно жить...Тебе уже и сейчас трудно. Правда?
- Да.
Он кивнул.
- Да. Это так и нужно.
- Почему?
- Это жизнь тебя готовит. Жизнь делает из тебя того, кем ты должен стать.
- А кем я должен стать?
Он помолчал и сказал:
- Ты будешь вождем и защитником людей.
Мне стало как-то неуютно.
- Я не очень люблю людей - сказал я - я их боюсь...Они какие-то чужие.
Он снова кивнул.
- Сначала всегда так....Потому жизнь тебя и учит - чтоб стал понимать людей. Тебе сейчас трудно, и будет трудно, пока не начнешь понимать людей....А когда ты станешь их понимать и жалеть, и захочешь им помочь - тогда будет еще труднее....я должен был тебе помогать и поддерживать, и быть всегда рядом. Но я уже не рожусь, и ты будешь один.
У меня стиснуло горло. Я проглотил комок и спросил, глядя ему в лицо:
- Скажи, как все это было? Когда мама пошла туда, в больницу....когда тебя убивали....как все это было?
Он отвернулся.
- Не надо об этом.
- Нет, скажи! Скажи!
- Зачем?
- Как это было? Скажи! - твердил я.
- Хорошо...я расскажу - его лицо стало каким-то далеким, голос звучал странно - издалека, из какого-то страшного холода летел этот голос. Как будто звезды и ночь говорили этим голосом.
- Вчера моя мать собиралась в больницу, чтобы лечь на аборт. Было назначено время - десять часов утра.
Она могла не пойти, могла вернуться с полдороги. И когда она подходила к дверям больницы - еще не поздно было повернуться и уйти.
Она поднималась по лестнице - и каждая ступенька была ей дана как отсрочка, как возможность остановиться и повернуть обратно....Она вошла в кабинет. Врачи с масками на лицах уже ждали . И тогда она еще могла отказаться, могла повернуться и уйти, и никто бы не смог ее удержать....Она уже лежала в кресле, и медсестра заносила над ней шприц с наркозом. Оставалась одна, последняя минута - и даже в эту минуту можно было все изменить. Она могла оттолкнуть шприц, закричать, соскочить с кресла и убежать, не слушая крики врачей и сестер.
Ей ввели наркоз. Врачи стали готовить инструменты. Они готовились меня убивать - и переговаривались о своем, о ценах на хлеб, о том, куда собираются пойти вечером. И я все это слышал....
Меня проткнули чем-то железным, потом стали разрывать щипцами....Мать моя лежала под наркозом, но моя боль передавалась и ей. Боль разрывала ее тело, она лежала, запрокинув голову и истекая кровью, и ее губы шевелились.
- Когда же это кончится? - шептала она - Господи! Когда это кончится?
А для меня не осталось ничего, кроме боли. Боль была со всех сторон, сверху и снизу, внутри и снаружи. Все было боль, везде была боль, не осталось ничего, кроме боли.
Его голос задрожал, а лицо вдруг страшно изменилось - рот оскалился, задыхаясь, глаза вылезли, и из них потекли кровавые слезы.
Но это было всего минуту, потом его лицо стало прежним.
- Через час все было кончено - договорил Дима, опустив глаза - Санитарка вынесла таз с комками черной крови - все, что от меня осталось, а мать увезли в палату. Через три часа она встала и поехала в фирму, где работала, потому что ее ждали.
Он помолчал, а потом сказал как-то глухо, отводя глаза в сторону:
- Ты все равно...люби ее...Она не понимает, что сделала...она думает, что иначе нельзя было.
- Почему - нельзя? - спросил я, глотая слезы.
- Ну как? - Дима не глядел на меня и говорил, словно нехотя - Вот у вас двухкомнатная квартира. У тебя своя комната, у нее - своя. А если б я родился?
- Мы бы стали жить в одной комнате. Вот бы здорово было!
- Ребенка еще прокормить надо - сказал он, глядя в сторону.
- Я ем совсем мало - сказал я с обидой - И мама тоже.... ты бы нас не объел.
- А одежда? А игрушки?
- Я бы тебе все свое отдал!
Он помолчал и сказал, словно нехотя:
- Ее бы тогда выгнали с работы. Она работает у хозяина в частной фирме, а ему не нужны женщины с грудными младенцами.
- Можно другую работу найти - сказал я с той же обидой. Я не понимал - зачем он это мне говорит?
Дима вдруг сморщился и сказал, отведя глаза:
- Она боялась, что он ее бросит....этот...
Я понял, что это он про дядю Костю.
- Ты ее как будто оправдываешь - сказал я с горечью - Она тебя убила, а ты ее оправдываешь!
Дима отвернулся, вздохнул и сказал как-то странно:
- Я ее не оправдываю...Ее уже никто не оправдает...Так что хоть ты ее пожалей.
И мне вдруг так страшно стало. На меня вдруг чем-то таким повеяло от его слов, что горло сжалось то страха.
-Что с ней будет? - спросил я - Что ее ждет?
Он отвернулся и не ответил. Мне стало еще страшнее.
- Я буду просить за нее - сказал он тихо и серьезно, опустив глаза - Я буду очень просить.
- Только ты очень-очень проси, слышишь? - сказал я, глотая слезы - Слышишь?
Он кивнул. Мы помолчали.
- И ты сейчас уйдешь, и я больше тебя никогда не увижу? - голос у меня дрожал.
- Да.
- И у меня никогда не будет брата?
Он кивнул и отвернулся.
Я помолчал.
- Послушай, это нечестно - сказал я, стараясь не заплакать - Я теперь понял, почему мне так трудно жить. Потому что у меня нет брата, вот такого как ты. Мне как раз такой нужен....
О н молчал.
- Не уходи - попросил я.
Он не ответил, и я понял, что он должен сейчас уйти.
- Погоди...постой - сказал я, торопясь и не зная, что еще спросить - А там, где ты теперь - там Бог есть?
- Есть.
- А ангелы?
- А я кто, по твоему? - ответил он. Я посмотрел на него и подумал, что ведь действительно он ангел. Но те ангелы, которых я видел на картинке, все были какие-то толстые и краснощекие, с вытаращенными глазами и глупыми крылышками. И я понял, что настоящие ангелы как раз такие, как мой брат - с бледным худым лицом и с таким грустным, светлым и прямым взглядом, что всех на свете начнешь жалеть.
- И как у вас....там? - спросил я.
Дима вздохнул.
- Здесь люди думают, что мы там живем очень радостно и беззаботно. А мы там все время беспокоимся за вас, боимся за вас.... Вот и я теперь за тебя каждую минуту буду беспокоиться.
Это уже было прощание, я понял это.
- Эй, погоди....постой! - я торопился, я чувствовал, что должен еще что-то сказать, самое главное - Постой...Вот ты мне сказал, что я кем-то там должен стать....А я одного только хочу - сделать так, чтоб этого больше не было....чтоб не было железных щипцов и кровавых простыней....чтобы все, кто должны родиться, родились....Я только этого и хочу....Слышишь? - я чувствовал что уже ничего не могу сделать и слезы текут у меня по лицу - Слышишь?
Он встал рядом со мной и положил руку мне на плечо. Прямые грустные глаза, которые всех жалеют, смотрели на меня. А я смотрел на него, не отрываясь. Я не знал, как я теперь буду жить. Он был младше меня, он должен был родиться на пять лет позже меня, но в эту минуту он был для меня и старшим братом, и отцом, и всем.
- Прощай, братик!
- Прощай, брат!
Мы обнялись. Я слышал, что его сердце стучит рядом с моим, как будто наши сердца стучат одно в другое.
Мой брат Дима встал на подоконник, и еще раз оглянувшись, шагнул к открытому окну. И хотя я знал, что ему уже ничего не страшно, но у меня сердце упало, когда он шагнул за окно.....Он как-то сразу растворился, наполовину слился с темнотой, наполовину превратился в легкое светлое пятно. Пятно летело вверх, тихо мерцая. У меня не было сил махать, я только хотел смотреть до конца, смотреть пока хватит глаз, пока светлое пятно не исчезнет среди звезд и темноты....Но тут в прихожей повернули ключ в замке, хлопнула входная дверь, раздались шаги, и я услышал голоса мамы и дяди Кости.
*************************************************************************