Про Великую Отечественную войну написаны горы книг и отсняты сотни кинофильмов. Эта тема, вызывавшая во второй половине XX века живой интерес у большинства советских людей, теперь, кажется, теряет свою остроту и актуальность. Практически не осталось в живых участников и свидетелей тех событий, а молодому поколению эта война уже кажется такой же далёкой, как и война с Наполеоном. В детстве и юности у времени иная протяжённость, и всё, что было до твоего рождения, воспринимается как «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...». Но по мере взросления ты начинаешь явственно ощущать, как время сжимается, уплотняется и ускоряется. Тогда приходит понимание быстротечности жизни вообще и одновременно - исторической близости, казалось бы, давно прошедших событий... К чему я всё это говорю? А к тому, что никакие книги и фильмы никогда не заменят то переживание, тот живой нерв сопричастности, что присутствует в рассказах непосредственных участников событий. Вот и я, будучи в детстве большим любителем книг и фильмов про войну, всегда находил рассказы отца намного интереснее любого фильма. Потому что я знал, что он рассказывает правду про войну, а в книжках и в кино не поймёшь, где правда, а где вымысел. Но особенно я любил слушать рассказ отца о первых днях войны. Как война начиналась для него? Вот этот рассказ от лица моего отца я и привожу в том виде, как его запомнил.
1940 году я закончил учёбу в Днепропетровском институте инженеров железнодорожного транспорта и меня должны были призвать на один год в армию. Но надо же было так случиться, что в день призыва я попал с приступом аппендицита в больницу. Аппендицит мне благополучно вырезали, но пока я лежал в больнице, всех моих однокурсников уже призвали в армию и отправили в воинские части, расположенные на возвращённых территориях — в Западной Белоруссии и на Западной Украине. Я был очень расстроен, так как, во-первых, мне предстояло теперь служить одному, без друзей, а во-вторых, все знали, что в западных областях жизнь намного цивилизованней, чем у нас. Но делать нечего, я попал в учебный полк в г. Мичуринск Тамбовской области. Там нас, выпускников железнодорожных институтов из Москвы, Ленинграда и Днепропетровска, приучали к воинской дисциплине и порядку. А в мае 1941 года нас вывезли в Гороховецкие лагеря, что располагались в Горьковской области. Всех выпускников ВУЗов свели в одну роту, которую начальство сразу назвало "умной" и поставило над нами командиром старшину Проценко, с четырьмя классами образования, но богатым опытом воспитания таких великовозрастных "умников". Как он нас дрессировал, как гонял по плацу до полного изнеможения, это отдельный рассказ... Но вот в конце второй декады июня всех нас (около тысячи человек) посадили в эшелон и отправили на запад. 21 июня 1941 года, в субботу, мы прибыли на станцию Вапнярка. Это крупная узловая станция в Винницкой области на границе с Молдавией. Когда мы выгрузились из вагонов, я на станции увидел своих бывших однокурсников, которые были призваны в армию в 1940-м году на неделю раньше меня и служили в Западной Белоруссии и на Западной Украине. Они прибыли на Вапнярку за пару дней до нас и уже успели обустроиться. Все железнодорожные полки с Западной Украины и Западной Белоруссии были там. Мало того, привезли даже железнодорожный корпус с Дальнего Востока.
Когда мы приехали, нас перегрузили в вагоны состава, что стоял на узкоколейке и по ней повезли до старой границы — к селу, что располагалось километрах в десяти от города Ямполь-на-Днестре. Прибыли мы на место к вечеру. Раскинули палатки. Нас же тысяча человек приехала. Это сто палаток по десять человек. Мы свою палатку быстро поставили и решили пройтись по окрестностям, оглядеться, пока остальные ещё ставят. Старшина нас отпустил. Хоть и поздно уже было, но солнце ещё даже не село — самая короткая в году ночь наступала. Вышли мы на высокий берег Днестра. Красота! Полюбовались мы речными просторами и видим, недалеко ДОТ стоит. Тут ведь граница старая проходила до 1940-го года. Мы подошли поближе. Глядим, какой-то солдат штукатурит этот ДОТ. Я его спрашиваю:
Что ты тут делаешь? Зачем ДОТ штукатуришь?
А сказали, что будут в этих ДОТах устанавливать вооружение. Вот мы и готовим.
Ты представляешь, это разговор вечером накануне начала войны. Мы ещё тогда посмеялись: и кому это взбрело в голову такой приказ отдать — ДОТы вооружать на старой границе? Ведь нас учили, что если война и будет, то только наступательная, на вражеской территории. И наше прибытие сюда лучшее тому подтверждение! Нам было абсолютно ясно, что мы накануне больших событий. Но что события начнутся буквально через четыре-пять часов и совсем не так, как нам представлялось, мы и помыслить, конечно, не могли. На обратном пути мы услышали в небе над нами далёкий, характерный жужжащий звук авиационного мотора. Задрав голову, я увидел высоко в небе самолёт. Разглядеть, что это за самолёт, на такой высоте было трудно. Он покружил над нашим лагерем и полетел дальше.
Вернувшись в лагерь, мы поужинали сухим пайком, так как полевая кухня нас ещё не догнала, и легли спать.
Утром 22 июня нас как обычно разбудил горнист, и мы пошли на речку мыться. Так как день был воскресный, никаких занятий с утра не планировалось. Мы обустраивались в палатке, ожидая запаздывающий завтрак. Полевая кухня подъехала только после одиннадцати часов утра, когда мы уже порядком проголодались. Получив, наконец, по порции каши, куску хлеба с маслом и кружке чая, мы с друзьями пошли на берег речки, чтобы позавтракать, любуясь заднестровскими просторами. В это время мы услышали гул самолётов и увидели большую эскадрилью, летящую в юго-восточной части неба. Но самолёты были на таком расстоянии, что определить их тип было невозможно. Тут кто-то вспомнил, что под утро уже слышал такой же далёкий гул самолётов. Очевидно, у летчиков начались учения, решили мы и приступили к завтраку. От лагеря мы сидели метрах в двухстах. И вот, только мы начали есть, как вдруг кто-то из ребят говорит:
- Смотрите, в лагере что-то происходит.
Я оглянулся и увидел, что народ сбегается к репродуктору, висящему в центре лагеря на столбе. А через пару минут из толпы выбежал наш старшина и побежал к нам. При этом он как-то странно махал руками и что-то кричал на ходу. Какой-то острослов даже успел отпустить шутку в адрес старшины, но когда старшина приблизился, я услышал, что кричит он только одно слово:
— Война! Война!
Мы переглянулись, не понимая, шутит старшина над нами или нет. Но лицо у старшины было такое озабоченное, а в глазах читалась такая тревога, что всем стало понятно — он не шутит! Аппетит пропал сразу и не только у меня, а у всех. Я посмотрел на ребят и поразился, какие у всех вдруг стали лица. Таких, не просто бледных, а зелёных лиц я больше никогда ни у кого не видел за все годы войны. Наверное, у меня вид был не лучше. Подбежавший старшина приказал нам немедленно возвращаться в расположение полка и ждать дальнейших команд. Так как аппетит у всех сразу напрочь пропал, мы повыкидывали кашу из мисок, ополоснули их в реке и молча пошли в лагерь. Ни у кого не появилось желания сказать хоть слово. Так, молча, мы и вернулись.
Через какое-то время нам приказали брать лопаты и строиться. Мы построились и пошли на тот самый берег, где каких-то пару часов назад беззаботно любовались панорамой степей и перелесков. Но это было как будто в другой жизни... Нас поставили рыть окопы на высоком берегу. А в это время немцы уже захватили аэродром у города Рыбница, что находился километрах в пятидесяти юго-восточнее нас и с этого аэродрома их самолёты совершали всё утро бомбовые удары по Виннице и другим ближайшим городам. Их-то гул и был слышен с утра, и это их мы видели на горизонте. А тот самолет, что вечером кружил над нашим лагерем, очевидно, был немецкий разведчик, так называемая "рама"
В лагере мы пробыли еще двое суток, занимаясь рытьём окопов. А на третьи сутки прибыла стрелковая дивизия, занявшая линию обороны в отрытых нами окопах. Нас же опять погрузили в вагоны и по узкоколейке привезли на станцию Вапнярка. На Вапнярке мы уже не застали ни одной железнодорожной части. У коменданта станции я спросил:
А где наши солдаты, железнодорожники?
Так всех отправили по своим частям. Все уехали — кто в Белоруссию, кто на Западную Украину. И вы сейчас в свою часть поедете.
А зачем?
Там формируются бригады, которые на фронт поедут.
Но тут же были и с Дальнего Востока части. А их куда?
Эти не знаю, куда поехали. ...А теперь зададимся вопросом, зачем командование собрало столько железнодорожных войск в одной точке, недалеко от румынской границы? С Украины и Белоруссии прибыло около десяти тысяч человек, плюс нас тысяча, да две-три тысячи с Дальнего Востока. Зачем нас всех собрали? И почему именно на это место? Ответ очевиден. Сталин наверняка знал о подготовке Гитлера к нападению на Советский Союз. И решил упреждающим ударом захватить в Румынии нефтяные разработки, тем самым предотвратив возможность нападения Германии на нас. Ведь известно, что практически вся немецкая авиация, бронетехника и автомобили работали на горючем, вырабатываемом из румынской нефти. Успей Сталин отрезать Гитлера от румынских нефтяных промыслов, и вся военная машина Германии тут же встала бы. Но Гитлер сыграл на опережение...
С Всеволодом Шишкиным в конце войны.
Ты можешь спросить меня, а причём тут железнодорожные войска? Объясняю. У нас железнодорожная колея имеет ширину 1524 мм, в европейских же странах стандарт другой — колея более узкая, 1435 мм. А железные дороги — это артерии наступающих армий. Значит, для того, чтобы вслед за войсками без задержки шли эшелоны с боеприпасами, техникой, продовольствием, надо колею расширять. Мало того, надо все станции захватить. А если противник начнёт станции бомбить, что немцы, кстати, с первых же дней войны и делали, надо быстро восстанавливать пути, стрелки, мосты. И одновременно надо строить запасные объездные пути вокруг всех узловых станций и крупных городов, причём строить быстро. Вот для чего столько нас нагнали отовсюду, - чтобы можно было сразу решать все эти задачи...
Но после нападения Германии военно-стратегическая ситуация на границах резко изменилась, необходимость в нас отпала и всех срочно отправили обратно по своим местам постоянной дислокации. А чем все кончилось? Те части, что дислоцировались в Западной Украине, все мои друзья-однокурсники попали в плен к немцам. Почему? Им давали команду эвакуировать станции, то есть всю аппаратуру со станций убирать, чтобы немцы не могли воспользоваться, и минировать мосты. Пока они этим занимались, немцы быстро продвигались по шоссейкам и перекрывали нашим пути отступления. Так они оказывались в окружении. А оружия им не положено было иметь. Мы же инженерные войска. В случае чего и отстреливаться нечем было. Вот и всё, и весь ответ...
Мы так и не смогли уехать в эшелоне — немцы его разбомбили, и мы 300 километров «пешедралом - отступали от этой самой старой границы. Наша кухня полевая опять потерялась, и мы ели, что придётся. Кто ослабел, кто ноги себе стер — многие отстали и пропали во время этого перехода. И меня в один из дней так скрутило — сердце прихватило, что я свалился там, где шёл, на лесной дороге. Хорошо, друг мой, Всеволод Шишкин, на очередном привале увидел, что меня нет. Он вернулся, нашёл меня, забрал всю мою амуницию и помог мне дойти до своих. А так бы я точно пропал. Мы со Всеволодом ещё на военных сборах после пятого курса в Гороховецких лагерях познакомились и подружились. Он заканчивал МИИТ, а я ДИИТ. А в 41-м нас судьба вновь свела в тех же лагерях. С тех пор мы так друг за дружку и держались. Он меня не раз спасал во время того похода, и я помогал ему. Бывало, что одну шинель под себя стелили на землю, а второй укрывались, последний сухарь пополам делили. Так и дошли до места назначения — пункта переформирования. Тут нам пришлось расстаться, так как попали мы в резные части. Но потом ещё во время войны мы встречались пару раз. А после войны мы опять встретились и с тех пор так и дружим все годы до сего дня, хоть нам обоим уже и под девяносто.
Влад ИВИНСКИЙ
"Рыбинская среда" №5 (108) Май 2013 г.
*************************************************************************